[Shuraska]

Как разглядеть за днями след нечеткий?
Хочу приблизить к сердцу этот след...
На батарее были сплошь- девчонки.
А старшей было восемнадцать лет.
Лихая челка над прищурам хитрым,
бравурное презрение к войне...
В то утро танки вышли прямо к Химкам.
Те самые. С крестами на броне...
И старшая, действительно старея,
как oт кошмара, заслонясь рукой,
скомандовала тонко:
- Батарея-а-а!
(Ой, мамочка!..Ой, родная!..)
Огонь!..-И- залп!..
...И тут они заголосили,
девчоночки. Запричитали всласть.
Как будто бы вся бабья боль России
В девчонках этих вдруг отозвалась!..
Кружилось небо- снежное, рябое.
Был ветер обжигающе горяч.
Былинный плач висел над полем боя,
он был слышней разрывов- этот плач! ..
Ему- протяжному- земля внимала,
остановясь на смертном рубеже
- Ой, мамочка!..
- Ой, страшно мне!..
- Ой, мама!..
- И снова:
- Батарея-а-а!..-
...И уже пред ними, посреди земного шара
левее безымянного бугра,
горели неправдоподобно жарко
четыре черных танковых костра.
Раскатывалось эхо над полями,
бой медленною кровью истекал...
Зенитчицы кричали и стреляли,
размазывая слезы по щекам!
И падали. И подымались снова.
Впервые защищая наяву и честь свою
(в буквальном смысле слова!)
И Родину. И маму. И Москву.
Весенние пружинящие ветки.
Торжественность венчального стола.
Неслышанное:
«Ты моя - навеки!..»
Несказанное:
«Я тебя ждала... »
И губы мужа. И его ладони.
Смешное бормотание во сне.
И то, чтоб закричать в родильном доме:
Ой, мамочка! Ой, мама, страшно мне!! -
И ласточку. И дождик над Арбатом.
И ощущенье полной тишины...
... Пришло к ним это после.В сорок пятом.
Конечно, к тем, кто сам пришел с войны.


<3

Лошади в океане.

Лошади умеют плавать,
Но - не хорошо. Недалеко.
"Глория" - по-русски - значит "Слава",-
Это вам запомнится легко.

Шёл корабль, своим названьем гордый,
Океан стараясь превозмочь.
В трюме, добрыми мотая мордами,
Тыща лощадей топталась день и ночь.

Тыща лошадей! Подков четыре тыщи!
Счастья все ж они не принесли.
Мина кораблю пробила днище
Далеко-далёко от земли.

Люди сели в лодки, в шлюпки влезли.
Лошади поплыли просто так.
Что ж им было делать, бедным, если
Нету мест на лодках и плотах?

Плыл по океану рыжий остров.
В море в синем остров плыл гнедой.
И сперва казалось - плавать просто,
Океан казался им рекой.

Но не видно у реки той края,
На исходе лошадиных сил
Вдруг заржали кони, возражая
Тем, кто в океане их топил.

Кони шли на дно и ржали, ржали,
Все на дно покуда не пошли.
Вот и всё. А всё-таки мне жаль их -
Рыжих, не увидевших земли.

1950

О рыжей дворняге.

Хозяин погладил рукою
Лохматую рыжую спину:
- Прощай, брат! Хоть жаль мне, не скрою,
Но все же тебя я покину.

Швырнул под скамейку ошейник
И скрылся под гулким навесом,
Где пестрый людской муравейник
Вливался в вагоны экспресса.

Собака не взвыла ни разу.
И лишь за знакомой спиною
Следили два карие глаза
С почти человечьей тоскою.

Старик у вокзального входа
Сказал:- Что? Оставлен, бедняга?
Эх, будь ты хорошей породы...
А то ведь простая дворняга!

Огонь над трубой заметался,
Взревел паровоз что есть мочи,
На месте, как бык, потоптался
И ринулся в непогодь ночи.

В вагонах, забыв передряги,
Курили, смеялись, дремали...
Тут, видно, о рыжей дворняге
Не думали, не вспоминали.

Не ведал хозяин, что где-то
По шпалам, из сил выбиваясь,
За красным мелькающим светом
Собака бежит задыхаясь!

Споткнувшись, кидается снова,
В кровь лапы о камни разбиты,
Что выпрыгнуть сердце готово
Наружу из пасти раскрытой!

Не ведал хозяин, что силы
Вдруг разом оставили тело,
И, стукнувшись лбом о перила,
Собака под мост полетела...

Труп волны снесли под коряги...
Старик! Ты не знаешь природы:
Ведь может быть тело дворняги,
А сердце - чистейшей породы!

На завтра коневоз уже заказан,
А ты все смотришь на меня в упор.
Давай, хозяин, оборвем все разом.
И кончим, кончим этот разговор.

Почти семь лет мы жили душа в душу,
Без обещаний, клятв или молитв.
Никто не скажет, что теперь я трушу.
Я не устала от побед и битв.

Победы миг – с тобой он был прекрасен
Когда соперник где-то далеко.
Ты был таким родным – и стал опасен.
И рядом быть мне очень нелегко.

Теперь друг друга обвинять негоже
Нам память не для этого дана.
Пускай сейчас все вкривь и вкось, но все же
Мы помним и иные времена.

Как 3 часа ты в пробках пробирался,
Чтобы меня погладить по щеке.
И в конюховке так смешно ругался,
Что, мол, опилок мало в деннике.

Однажды Сеня, конюх-алкоголик
После работы дал попить слегка.
Когда я сутки мучилась от колик,
Ты ночевал у двери денника

Сожми кулак, хозяин, на удачу.
Пускай в нее не верит уж никто.
Не вздумай плакать! Видишь – я не плачу.
И что мне сделать, подскажи мне, что?!

Ну хочешь, я, как кошка, спину выгну
И сделаю пиаффе без удил?
А хочешь – в высоту 2 метра прыгну.
Хоть я и не могу, ты говорил.

Но ты молчишь, уставившись на стену,
А тренеру сказал, что в эту ночь.
Сломал хлысты и бич через колено.
Как будто это может нам помочь!

Еще твои слова «Продать бы срочно.
Мой бизнес рухнул так, что хоть в петлю.»
Подслушала случайно, не нарочно.
Подслушивать я, в общем, не люблю.

Все, уходи, пока, прощай, до завтра.
Не утешай, я молча погрущу.
И на тебя обижусь так внезапно.
Подумаю. Вздохну. И все прощу